Событие дня:
Москва C
Мне приходилось много раз встречаться и беседовать с Язовым в различных местах — в кабинетах Минобороны и на его квартире, в госпиталях и в Общественной палате, в Кремле и в редакции «Комсомолки», в Центральном Доме Российской армии и на ветеранских «мальчишниках». Есть что вспомнить… Грустное и смешное.
В день 99-летия Маршала Советского Союза Сергея Леонидовича Соколова его пришел навестить еще один Маршал СССР — Дмитрий Тимофеевич Язов. Жена Сколова лежала в госпитале. Сели на кухне. Выпили по рюмке-другой. Когда Язов стал уходить, он сказал другу:
— Сережа, вот когда тебе стукнет 100 лет, мы этот юбилей отметим как следует! Серванты даже в Америке греметь будут!
Соколов с лукаво-грустной улыбкой глянул на него и на полном серьезе ответил:
— Я, Дима, готов с тобой хоть ведро выпить… Но промежуточные юбилеи так шумно не отмечаю…
«СПАСИБО, Я УЖЕ СИДЕЛ»
В штаб-квартире организации офицеров запаса «Мегапир» была вечеринка по поводу дня рождения бывшего начальника Главного штаба Сухопутных войск генерал-полковника Юрия Дмитриевича Букреева. Приехал и Дмитрий Тимофеевич Язов. Некоторые офицеры в ожидании застолья сидели в одной из комнат в креслах. При появлении Маршала полковник в отставке Виктор Литовкин вскочил и, показывая рукой на освобожденное им на кресло, сказал:
— Садитесь, Дмитрий Тимофеевич!
— Спасибо, но я уже сидел! — с хитрой улыбкой ответил Маршал, — я уж теперь лучше присяду…
НОЖИК
Однажды редакция «КП» задумала провести что-то вроде проводов призывников в армию. А заодно — проверить, на что они способны: сборка и разборка автомата, поднятие гири, отжимание, подтягивание на турнике, заворачивание портянок и надевание сапог на скорость, чистка картошки (якобы в наряде на кухне) и т. п.
Заодно были приглашены певцы, служившие в армии, какие-то серенькие депутаты Госдумы — чтобы посоревноваться к новобранцами. Было решено пригласить и Язова. Он согласился, но заметил, что на турник не полезет, в конкурсе с гирями и на скорость заматывания портянок участвовать не будет. Сказал: «Извини, давно не тренировался»…
И вот когда наш вечер в редакции близился к финалу, я жутко мучился тем, что Маршал как-то скромно вписывается во все это действо — всего лишь советчик и соглядатай.
Надо было спасать задумку. Надо было хоть как-то втянуть Маршала хоть в какой-то конкурс. И тут меня осенило: Язов на снимке мог бы великолепно смотреться, если в своем маршальском кителе будет сидеть среди пацанов-новобранцев и вместе с ними чистить картошку на скорость. Наш фотокор Толя Жданов быстро смекнул, чего я хочу.
Я с великим трудом уговорил Язова поучаствовать в этом конкурсе:
— Ты хочешь сделать из меня старого циркового шимпанзе! — ворчал он. Но все же взял нож, картофелину и сел среди ребят. Жданов «расстреливал» своим Кодаком эпизод, который смотрелся невероятно смачно, интересно и тепло.
— Баранец, если бы я был все еще министром обороны СССР, а ты моим замом по тылу, я бы тебя на Чукотку сегодня же сослал, — говорил с улыбкой мне Дмитрий Тимофеевич, со вспотевшим лбом обрезая картошину.
— Почему же, Дмитрий Тимофеевич?
— Потому, что ножики у тебя тупые!
ГЖЕЛКА
Много лет подряд «Комсомолка» ко Дню Победы устраивала «Землянку». Мы добывали огромную маскировочную сеть и развешивали ее в знаменитом голубом зале. Девчата облачались в форму бойцов Красной Армии. Пиликала фронтовая гармошка. В электрокамине фальшивый костерок делал вид, что всерьез жжет березовые поленья. На столах — алюминиевые фронтовые кружки и старые фляжки времен Великой Отечественной войны. Древний патефон шепеляво пел «вьется в тесной печурке огонь». Бесконечным потоком лились военные рассказы наших последних фронтовых корреспондентов. И вот в такую «Землянку» перед Днем Победы редакция решила пригласить в гости Язова.
Меня вызвал Главный редактор и сказал:
— Патронов для Маршала не жалеть! Надо его достойно встретить, накормить, и напоить!
Это значило, что стол для Язова должен быть накрыт по самому высшему разряду. Я отвечал за это головой, и потому попросил наших хозяйственников купить самый крутой виски. Высокая бутылка с печатью и личной подписью хозяина какого-то забугорного спиртзавода возвышалась на праздничном столе, как эйфелева башня над Парижем.
И вот садимся. С гордой помпой открывают на глазах у Дмитрия Тимофеевича бутылку редкостного и дорогущего пойла. И с торжественным видом наливаю виски в фужер Язова. Но он сильно хмурится и прикрывает рюмку ладонью:
— Не это, пожалуйста…
Я дрогнувшими руками хватаю бутылку не менее дорогого импортного коньяка, скручиваю ему «голову» и снова наклоняю горлышко над маршальской рюмкой. Язов опять закрыл ее ладонью.
— Пожалуйста, не это… Я презираю эти буржуазные напитки…
Зам главного Игорь Коц смотрит на меня взглядом, который прожигает душу, как струя газосварки — фанеру.
Мне от этого взгляда почему-то больше хочется валерьянки, а не коньяка. «Уронил честь «Комсомолки перед Маршалом»… Все сидели в мертвом и неловком оцепенении. Язов слегка покраснел и стал сбивчиво просить у всех прощения за свою прихоть. Сказал, сбивая напряженность:
— А что, полковник Баранец у вас тут развратился настолько, что даже водку не пьет?…
— Полковник Баранец одну водку и пьет, — отшутился зам Главного.
— Так в чем же дело, Виктор Николаевич?
Быстрее всех пришел в сознание военкор — гвардии майор запаса Сергей Герасименко. Он молодым чукотским оленем метнулся к своему сейфу и прилетел с бутылкой банальной «Гжелки».
У Дмитрия Тимофеевича посветлело лицо:
— Вот это то, что нужно. Поддержим, товарищи, отечественного производителя!
В тот вечер к коньяку и виски никто не притронулся.
Мы опустошили все запасы водки в редакционных сейфах.
А на прощание Маршал читал нам свои стихи — о том, как тюремные охранники на руках по сумрачным ступеням поднимали на четвертый этаж «Матросской тишины» инвалидную коляску с его парализованной женой. А на коленях у нее лежали розы для мужа-невольника…
НЕХОРОШИЕ ВОПРОСЫ
Был у Язова в госпитале. Поздравил его с 85-летием. Вручил подарок от «Комсомолки». Говорили часа два в его палате.
Я, наверное, раз 15 за годы работы журналистом брал у него интервью, перечитал всего его книги, статьи, воспоминания о нем. И ехал к нему с мучительной мыслью, что вряд ли выцарапаю из маршальской судьбы хоть что-нибудь новенькое и неизвестное. Но были у меня вопросы, которые обычно называют «неудобными». Я подкрадывался к Маршалу с этими вопросами тише, чем лис к курятнику. Но начал как бы издалека… Говорю, Дмитрий Тимофеевич, за всю историю России и СССР не было ни одного министра обороны, которого единодушно любили бы армия и народ. Язов:
— Меня не только не любили, меня ненавидели! Ну и что? Если обидел кого, прошу передать, что искренне готов извиниться.
— А было ли такое, — говорю, — что во время службы в Среднеазиатском военном округе вы сапогом дверь ротной оружейки с матом вышибли? Было?
— Было!
— Но зачем вы дверь ногами выбивали?
— А затем, что я пришел в роту и сыграл тревогу. А командир роты или дежурный замок в комнате для хранения оружия сломали. Обломок ключа торчал… И стоял ротный бледный, как кисейная барышня перед моргом, не зная, что делать. Я ему говорю: «Товарищ капитан, в роте — боевая тревога! Действуйте!». А он стоит и мямлит: «Товарищ генерал, замок сломан!». Я снова ему рыком: «Действуйте, товарищ капитан! Время же идет!». Он мне: «А как действовать, товарищ генерал, замок ведь сломан?». А вот так, говорю: и как дам сапогом в двери — раз, другой, третий! Можно сказать, подсказываю ему ход действий! И что вы думаете? Тут смышленый солдатик какой-то лом притащил… Дверь вынесли, рота получила оружие и быстро убыла в назначенный район… Я этому солдатику тогда благодарность объявил. А ротному был урок.
— А еще, — говорю Дмитрию Тимофеевичу, — мучает меня другой вопрос: был у нас такой тележурналист Молчанов, он однажды рассказывал, что вы написали после путча покаянное письмо Горбачеву, поплакались в нем и даже назвали себя «старым дураком»…
— А ты принеси мне копию того письма… Ну принеси… Чушь собачья… Факты на стол! Все другое — пустое!
И вот подкрадываюсь еще к одному нехорошему вопросу:
— А каким это образом ваш китель маршальский, и фуражка, и ваше удостоверение вдруг оказалось аж на «Сотбисе» (аукцион за границей)? Торганули что ли — от бедной жизни? Да и дубликат уголовного дела вашего тоже там. Почему?…
— О, это большая история, — сказал Дмитрий Тимофеевич, — слушай сюда, как говорят в Одессе.
И рассказал, как его облапошил жулик — некий «создатель школьного музея». Старый маршальский китель он у Язова под благородным соусом выпросил, присвоил и на торги заграничные выставила поделку в школу отнес… За что и попал в тюрьму.
— А вот как несколько томов моего уголовного дела тоже за границей оказалось, я до сих пор не знаю, — суконным возмущением ворчит Язов, — тоже какой-то подлец хорошо торганул моим, так сказать, преступлением перед Родиной…
И еще был у меня «нехороший» вопрос:
— А правда, что вам в Москву аж с Дальнего Востока горячую жареную рыбку самолетами доставляли?…
Он посмотрел на меня — хмуро, зло, — и ответил скрипучим, холодным, керамическим голосом:
— Какая падаль тебе эту ложь сказала?
На прощанье спрашиваю ДТ:
— Не жалеете, что в ГКЧП вошли?
— Ты Присягу давал?
— Давал.
— Что там написано? «До последней капли крови»… Так вот, если я на фронте согласно Присяге кровь за свою страну проливал, то уж в 91-м и за спасение моей страны войска в Москву послал… Эх, что тут говорить… Я свое сделал. Жизнь рассудит. У каждого — свое мнение…
А еще на прощание я у него спросил, есть ли генералы, которым он при встрече не пожмет руки.
— Есть, — ответил он, — но фамилии их я тебе не назову. Пусть сами догадываются… Если совесть осталась.
ПРИКАЗАНО ПОТЕТЬ
Однажды я напомнил Дмитрию Тимофеевичу про заметку в «Комсомолке». Она называлась «Приказано потеть!». Говорилось в ней про то, что даже в лютую жару военным нельзя было снимать галстуков. Тогда армия скрежетала зубами от этой дури. Естественно, ядовитые критические стрелы полетели и в руководство Минобороны, которое тогда возглавлял Язов. Служивый народ выл и проклинал министра.
Но мало кто знает, что именно Язову тогда досталось в Кремле за то, что обратился в ЦК с просьбой разрешить людям ходить без галстуков в жару.
В отделе админорганов ему сказали:
— Отсутствие галстука ведет к разложению армии.
Есть и документы на сей счет. С официальным ответом министру. Но этот ответ он нигде и никогда не «засветил». Сказал однажды:
— Пусть уж лучше военные критикуют меня, чем я буду ссориться с партией. Я солдат и приказы ЦК не обсуждаю. Иначе бардак будет…
РАЗГОВОР В ОБЩЕСТВЕННОЙ ПАЛАТЕ
В огромном, похожем на институтскую аудиторию, зале Общественной палаты (ОП) России было тихо и пусто. И лишь на самом первом ряду, словно добросовестный студент перед лекцией, одиноко сидел Маршал в парадной форме и листал книгу. Там я с ни и встретился (это было накануне его 85-летия). Я поздравил Дмитрия Тимофеевича с очередным орденом, которым президент страны наградил его.
К внушительному «иконостасу» наград Маршала на его парадном кителе теперь прибавилась еще одна — на пятом десятке я сбился со счета. В последнее время Язов хворал, частенько полеживал на госпитальной койке. Он хмурится (оглядывается вокруг), с недовольным начальственным видом слегка задирает штанину с широкими алыми лампасами и показывает припухшую ногу: «Если бы не эта хвороба, я бы еще горы свернул».
Но даже при этом Дмитрий Тимофеевич успевает немало: и в Минобороны съездить, и с молодежью встретиться, и над очередной рукописью поработать. Только что под его редакцией в издательстве «Мегапир» вышла книга о Маршале Георгии Жукове — «Выдающийся полководец второй мировой». А Комитет Общественной палаты по делам военных (председатель — Александр Каньшин) устроил ее презентацию. «Несмотря на сотни книг о Жукове, — говорит Язов, — многое о нем, как о полководце и просто как о человеке, еще не рассказано. Вот я и предложил восполнить этот пробел, а Каньшин, великое ему спасибо, поддержал. Так и появилась эта книга. Тем более, что скоро юбилей Победы в Великой войне, надо еще раз воздать должное Жукову»…
Язов стал вспоминать о войне, о том, как рвался в Действующую армию, приписав себе лишний год. В цепкой маршальской памяти сохранились десятки фамилий, дат, должностей, номерных названий полков и дивизий, населенных пунктов. Он хорошо запомнил даже количество бомб, которые немецкий бомбардировщик сбросил на стрелковый тир для курсантов Московского военного училища, в котором он учился. А потом были передовые, окопы, атаки, отходы, ранения и контузии. И самый счастливый для Язова, как и для всех фронтовиков день, когда слово «Победа» заглушала яростная праздничная пальба.
А потом были многие-многие годы мирной службы, когда судьба вознесла его на самую вершину офицерской карьеры — в кресло министра обороны СССР. А оттуда, в 1991 году, бросила в тюремные застенки за участие в «путче». Туда, где следователи упорно пытались «пришить» ему самую страшную для любого военного статью Уголовного Кодекса — измена Родине.
— Я вообще-то за Родину на фронте кровь проливал, — сказал тогда на суде Язов, — а выполнение указаний руководства страны не считаю изменой Присяге.
После этого с явным намеком на трагические события августа 1991 года я спросил у Язова — был ли в его жизни поступок, за который он до сих пор стыдится? И был абсолютно уверен, что Маршал опять вернется к своему участию в ГКЧП. А услышал вот это:
— Да, был в моей жизни такой поступок, за который мне до сих пор перед людьми стыдно… На фронте это было. Мы тогда вырвались из окружения в свой тыл и я увидел там бойцов, щеки которых расперло шире касок. И крикнул со зла тогда им: «Это откуда такие рожи раскормленные взялись?!». Тогда один из них, старый рядовой, качаясь странно, подошел ко мне, юному офицеру, и сказал:
— Сынок, у нас не раскормленные хари, а опухшие от голода лица. Мы полторы недели бились в окружении и сухаря во рту не держали…
— Я, конечно, перед людьми извинился, — виноватым голосом сказал Маршал, — но за те слова мне до сих пор стыдно…
— А если бы август 91-го повторился, — вы бы уже по-другому себя повели?
— Никак нет! Я бы точно так же выполнял приказ. Но действовал бы намного решительней.
— Вам хорошо известно сегодняшнее положение в армии при Сердюкове. Если бы вы сейчас были министром обороны, чтобы вы сказали своим офицерам?
Язов долго не отвечает, еще больше хмурясь.
Мне даже пришлось повторить вопрос.
Наконец, я услышал:
— Я бы сказал им… Я бы сказал, держитесь ребята… Должны прорваться.
Тут нашу беседу стали прерывать седые генералы, которые друг за другом подходили к Язову с поздравлениями. Они представлялись Маршалу по уставу, напоминая свои бывшие должности: «Служба горючего», «Начальник артиллерии», «Начальник разведки». Все они когда-то были подчиненными Язова.
А мне вспомнилось, как несколько лет назад, когда Язов приходил к нам в «Комсомолку», его с другой стороны улицы «Правды» узнал бывший подчиненный, и, приставив руку к цивильному картузу, орал сквозь шум машин:
— Товарищ министр обороны Советского Союза! Разрешите представиться: бывший начальник инженерной службы дивизии подполковник Крылов! Вы были моим командиром!
Язов улыбался, улыбались и десятки прохожих вокруг. Когда-то Язов был командиром почти 4-миллионной армии. Тут началась презентация книги о Жукове.
Открывая ее, Александр Каньшин говорил об уважении к памяти о фронтовых полководцах. И рассказал, как во время недавней поездки в Екатеринбург захотел посмотреть музей Жукова, который когда-то командовал Уральским военным округом. Оказалось, что один из командующих округом убрал все экспонаты музея в какую-то дальнюю комнату, а сам расквартировался в музейном кабинете Жукова…
Когда Каньшин говорил об этом, Маршал Язов схватился двумя руками за седую голову и стыдливо-виноватым взглядом посмотрел на дочку Маршала Жукова — Эру Георгиевну… Маршал Язов вернулся из Общественной палаты с пудовыми букетами цветов от бывших сослуживцев, земляков, школьников. Жена не знала, куда их ставить.
ЗАМЕТКА
В 1990 году я работал в военном журнале и опубликовал в «Комсомолке» крохотную (размером со спичечный коробок) заметку «Кто дурачит прапорщика-вдовца?». Речь в ней шла о прапорщике с Камчатки, жена которого погибла в автокатастрофе, а на руках у него осталось трое малолетних детей (причем, один из них грудной, которому еще и свидетельства не выписали, и имени еще не дали). Но положенные после трагедии выплаты многодетному отцу местные командиры и финансисты зажимали. В то утро, когда вышла заметка, я еще спал, а тут — звонок из Минобороны. Звонил помощник министра полковник Михаил Земсков. Он и сообщил мне, что уже на службе вместе с министром и что Дмитрий Тимофеевич прочитал мою заметку в «Комсомолке» и страшно разгневался. И приказал уточнить у автора, — все ли в заметке соответствует действительности? Я ответил, что у меня на руках письмо прапорщика. Земсков попросил меня срочно привезти его в Минобороны. Я отвез.
А через пару недель «Комсомолка» опубликовала заметку под рубрикой «Сигнал услышан, меря приняты». В ней сообщалось, что специальная комиссия военного ведомства проверила жалобу прапорщика, что приказом министра обороны СССР Маршала Язова бездушный финансист части снят с должности и понижен в звании, командир части получил строгий выговор, а начфину округа объявлено строгое предупреждение. А прапорщик «в полном объеме» получил все положенные выплаты. Но и это еще не все. Примерно через месяц я получил от прапора трогательное письмо с благодарностью министру обороны и «Комсомолке». Прапорщик сообщал мне, что его трехмесячному сыну он дал имя «Дмитрий». Ну вы догадываетесь почему…
Источник
