Всякая конституция принимается на волне романтизма, а поправки в нее вносятся на волне реализма. Надо признать: в мире идет законодательное закрепление сильной власти. Разные страны и в разный период начали долгосрочные реформы, потребовавшие изменения моделей развития и закрепления у власти той команды, которая эти реформы предлагает. Поправки в конституцию вносятся практически повсеместно, поэтому весьма полезно посмотреть, что меняют и зачем это делается. Может быть, как внезапно стали отмечать не очень информированные люди, Россия перенимает китайскую модель управления и закрепляет ее в Конституции? Ведь в Китае тоже имеется Госсовет (правда, он есть и в КНДР), и российский президент предлагает создание Госсовета, пусть его новые функции пока размыты и будут уточняться. Очевидно, что это не одно и тоже. И это — явно не китайская модель. В Китае Госсовет с 1954 года является высшим исполнительным органом власти, по сути, правительством Китая. Он исполняет законы и постановления, принятые Всекитайским собранием народных представителей (ВСНП) и подотчетен ВСНП, причем бывают случаи, когда ВСНП отклоняет инициативы Госсовета, — там вообще немало открытых и закрытых дискуссий. В Госсовет входят вице-премьеры, министры по направлениям, руководители агентств. Главный рабочий орган — Постоянный комитет. Вице-премьеры назначаются премьер-министром (то есть председателем Госсовета КНР), утверждаются председателем КНР и ВСНП. А может быть, характер власти в России, благодаря предлагаемым поправкам в Конституцию, будет таким же «идеологически ангажированным», как в Китае? Конституция КНР — одна из немногих открыто социалистических конституций, которая устанавливает «народную демократическую диктатуру», прямо провозглашает Китай социалистическим государством и запрещает любые попытки изменения строя (статья 1). При этом Китай не боится менять Конституцию, так как сами масштабы реформ требуют постоянных корректив. Так, нынешний Основной закон КНР (его еще называют в обиходе Конституцией Дэн Сяопина), будучи принятым в 1982 году, менялся пять раз. В результате первых четырех правок поменялась или была переработана 31 статья. Последний раз — 11 марта 2018 года, ВСНП добавили к этому изменения еще в 21 статье. Все это было сделано без широкого обсуждения или референдума (хотя китайское законодательство референдумы предусматривает, таковые ни разу не проводились). Причем изменения Конституции 2018 года многие американские и японские эксперты называли конституционным переворотом, «возвращением стрелок часов назад» и так далее, поскольку в Основной закон были возвращены «идеология» и «однопартийный тоталитаризм». Посмотрим, о чем в действительности идет речь. В Конституции КНР 1975 года, появившейся на излете Культурной революции (1966-1976), и в Конституции 1978 года, принятой еще до начала реформ Дэн Сяопина, во 2-й статье говорилось, что КПК «является руководящим ядром всего китайского народа. Рабочий класс осуществляет руководство государством через свой авангард, Коммунистическую партию Китая». Конституция, принятая при Дэн Сяопине в 1982-м, оставила упоминание о руководящей роли Компартии только в преамбуле, по сути, частично деидеологизировав систему управления. Китай 80-х жил в рамках своей «романтической идеи», пусть и основанной на жестком экономическом прагматизме, но в постоянном поиске наиболее удачных моделей развития. Тогда Китай только встраивался в мировые политические и экономические процессы, и чтобы каким-то образом преодолеть косную на тот момент идеологию и отделить партию от государства, было принято такое решение. Но оказалось, что руководящая партия (а формально в Китае — многопартийная система) крайне важна для страны, которая практически с нуля поднялась из бедности и экономической разрухи, а теперь еще и пытается формировать мировые тренды. И в редакции 2018 года статья о руководящей роли КПК была возвращена в основной текст Конституции, а в преамбулу вошла фраза об «идеях Си Цзиньпина о строительстве социализма с китайской спецификой в новую эпоху» — вместе с повторением фраз об идеях Мао Цзэдуна, Дэн Сяопина и других лидеров КНР. Здесь мы не совпадаем с КНР — ни о какой государственной идеологии, закрепленной в российской Конституции, речи не идет. Другое важное изменение — это полное снятие ограничений на время пребывания на своем посту председателя КНР. До 1982 года в Китае не было ограничений по срокам на ключевых руководящих постах. Но при разработке Конституции 1982-го наложено ограничение на два срока пребывания на своих постах для всех, кроме председателя Центральной военной комиссии (крайне важный пост в структуре китайской власти). Тогда это положение рассматривалось как центральная часть системной реформы, направленной на предотвращение повторения трагических эксцессов Культурной революции. Система действовала безотказно, раз в десять лет избирался новый председатель КНР. Причем Пекин всегда подчеркивал идею преемственности, чтобы всем было понятно, что со сменой лидера характер власти и курс на реформы не меняется. Все успешно работало, пока Китай жил в комфортной ситуации всеобщего восхищения и поддержки, и, как это обычно бывает, пока на фоне процветания не начали проявляться признаки утраты импульса к развитию. Китай «обленился», предприниматели стали заботиться прежде всего о личном процветании, КНР же — страна коллективного развития, руководство которой понимает, что всякое торможение означает начало проигрыша. Нужен был новый импульс к рывку, который и привносит Си Цзиньпин. Активно продвигаемая им инициатива «Пояс и путь», вызывающая восхищение и одновременно шквал критики, борьба с обособлением региональных элит, преодоление давления извне, перевод промышленности Китая на новые высокие технологии — все это требует немалого времени. И никак не два срока, а значительно больше, поскольку многие планы намечены как минимум до 2049 года. Руководитель КНР занимает, по сути, три поста — генерального секретаря КПК, председателя КНР и председателя Центрального военного совета. Если до 2018 года статья 79 ограничивала полномочия председателя двумя каденциями, то отныне количество сроков не оговорено, хотя сами выборы проходить все же надо. Да, очевидно, что в Китае за счет этого выросли концентрация власти и слияние партийно-административного аппарата. Предложения по российской Конституции заключаются, наоборот, в перераспределении полномочий и ответственности, в передаче части власти Госсовету, Конституционному суду и другим органам, по сути — в частичной деперсонификации власти. И это наверняка повлечет ее меньшую концентрацию у небольших групп чиновников на местах. То есть в этом пункте реформирования Россия также не похожа на Китай. Среди поправок в Конституцию КНР 2018 года есть и изменения, касающиеся создания Центральной государственной контрольной комиссии по надзору за антикоррупционными действиями. Это важнейшая структура, которой в Конституции посвящен обширный раздел. Комиссия не подотчетна непосредственно ВСНП, теоретически высшему государственному органу, и все это ставит ее над такими образованиями, как Государственный совет, Верховный народный суд и Верховная народная прокуратура. Орган наверняка полезный и, очевидно, сформирован для того, чтобы усилить систему контроля над многочисленными официальными структурами и властными группировками в Китае. Он нацелен на методичную и эффективную борьбу с коррупцией на всех уровнях государственной власти, что стало одним из ключевых пунктов нынешней социальной программы в КНР. Такого в России (увы?) нет. Так что формально никакого отношения нынешние преобразования в России к китайской модели не имеют. Китай выработал множество уникальных моделей, позволяющих ему успешно развиваться на протяжении 40 лет. Было бы наивным даже частично механически копировать эти модели, хотя внимательно изучать все же стоит. К примеру, в Китае, весьма далеком от либерального развития, сложился особый вид патернализма: социально ориентированное государство является высшим источником социальной справедливости. Оно реально, а не декларативно «кормит» народ и поддерживает предпринимательство, науку, образование, здравоохранение. Оно обеспечивает эффективность развития, требуя при этом от народа определенную модель поведения. Все это происходит на основе установления взаимного социального договора между властью и народом, когда оба берут на себя строгие этические обязательства и имеют общее понимание целей. Но чтобы завоевать такое доверие, власти в Китае, например, потребовались многие годы честного соблюдения своих обязательств.