Одним из крупнейших кризисов в современной истории человечества стала печально знаменитая «Великая депрессия» в США, начавшаяся в 1929 году. Тогда всего за 4 года американский ВВП упал со 103,9 миллиарда долларов до 56 миллиардов долларов, уровень падения промпроизводства составил 40%, а безработица выросла до 25%. Похоже, сейчас США вновь стоят на пороге если не более великого, то как минимум сопоставимого с Великой депрессией экономического кризиса. Об этом мировую общественность предупредил один из самых уважаемых и известных дельцов мира — британский инвестор Джереми Грэнтэм, Он, в частности, заявил, что нынешний «пузырь», который надулся на американском фондовом рынке, заметно превосходит по своим объемам размеры «пузыря доткомов», существовавшего в период 1995—2001 годов, когда обвал акций интернет-компаний привел к тому, что вкладывавшиеся в них инвесторы потеряли порядка 5 триллионов долларов. Лопнуть он, по словам Грэнтэма, может в любой момент в течение ближайших месяцев. Предупреждение о том, что события могут принять такой тревожный оборот, британский инвестор озвучил еще в прошлом году, однако, по его словам, «рынок настолько оптимистичен, что даже если данные оборачиваются против него, как это происходит сегодня, рынок не обращает на это внимания». Учитывая, как болезненно Россия реагирует на любое мировое экономическое потрясение, «СП» попробовала выяснить, насколько реальны опасения Джереми Грэнтэма, и как сильно новая «Великая депрессия» может ударить по нашей экономике. — Если говорить совсем коротко, то тогда в России может сложиться ситуация точь-в-точь как в 2008 году, — предположил эксперт по фондовому рынку, доцент РАНХиГС Сергей Хестанов. — То есть мы рискуем вновь увидеть падение рубля, падение фондовых рынков, рост инфляции и так далее. «СП»: — Насколько сильно все может рухнуть в этот раз, если прогноз британского инвестора сбудется? Например, может ли заметно обесцениться рубль? — Тут все зависит от того, насколько сильно в данном случае упадут наши доходы от экспорта. Упадут на 10% доходы — значит, и рубль обесцениться на 10%. Упадут на 20% - значит, будет минус 20% курс. Несколько сгладить ситуацию, возможно, поможет то, что, как показал опыт 2015 года, импорт сократится сильнее экспорта. Условно говоря, те, кто раньше покупал иностранный смартфон раз в год, смогут это делать раз в два года. Кто менял иномарку раз в два года, смогут так делать раз в четыре года и так далее. А те граждане, которые на тот момент будут иметь долларовые «заначки», порадуются, что таковые у них есть, поскольку в ответ на любой кризис доллар у нас только укрепляется. Поскольку у нас уже лет шесть как официально курс рубля плавающий, я не исключаю такой типичной реакции рынка, как игра на излишних отклонениях курсов валют в сторону ослабления нашей национальной платежной единицы. Еще одной классической реакцией будет неизбежный рост инфляции. «СП»: — А высока вероятность того, что если в Америке все же «бахнет» фондовый кризис, наш рубль упадет сильнее, чем это было в предыдущие кризисы? — Вы знаете, за последние годы наши монетарные власти очень хорошо усвоили, что для обеспечения госфинансов необходимо сочетание ряда факторов. Во-первых, нужно иметь достаточно большие международные резервы, во-вторых, обеспечивать плавающий курс рубля, в-третьих, не допускать выхода дефицита бюджета за рамки условно безопасных 3%. Все последние кризисы 2008, 2015 и 2020 года позволили экономическому блоку убедиться, что эти три «кита» могут обеспечить довольно благополучное прохождение даже тяжелых потрясений. Исходя из того, что генералы всегда готовятся к прошедшей войне, можно предположить, что наши монетарные власти при очередном кризисе будут пытаться спасать госфинансы проверенными способами. Так что если наш бюджет будет близок к балансу, то причин для сильного падения рубля я не вижу. По моим оценкам, при сокращении доходов от экспорта на 30% рублю вполне достаточно подешеветь примерно на 15%, чтобы пройти зону турбулентности. А если это еще и растянется месяцев на шесть, никто в панику, я думаю, не впадет. «СП»: — Принимая во внимание ваши слова, несколько иначе воспринимаются недавнее заявление пресс-секретаря российского президента Дмитрия Пескова о том, что Фонд национального благосостояния должен оставаться для России «подушкой безопасности» в условиях понижающегося порога предсказуемости экономической мировой конъюнктуры. Складывается ощущение, что именно в предчувствии какого-то скорого кризиса наши власти и отказываются тратить деньги из «госкубышки» на социальные нужды. Вероятность этого и впрямь велика? — Вообще угроза экономического кризиса как такового витает в воздухе примерно с 2017 года. И если к последнему мировому кризису 2008 года прибавить 7−12 лет, выходит, сейчас он вполне на подходе. К сожалению, когда именно наступит «час Х», предсказать невозможно, потому что на это влияет множество разных факторов, включая психологию политиков. «СП»: — Разве пандемия коронавируса не стала очередным экономическим кризисом? — Пандемия просто создала резкое торможение экономики из-за локдаунов. Кризис бы разразился, если бы мировые центробанки не приняли решение (во многом для достижения каких-то краткосрочных политических целей) залить эту ситуацию деньгами, что во многом сгладило остроту явления. Таким образом многие компании, которые в силу объективных причин должны были обанкротиться, уступив место более рентабельным и эффективным предприятиям, остались на плаву. Это решение в итоге привело накоплению большого долга у компаний. Так что я сильно опасаюсь, что очередной экономический кризис, угроза которого никуда не делась, может иметь долговую природу. И спусковой его крючок, по моим ощущениям, может сработать в азиатском регионе. «СП»: — А походить по своему эффекту он будет на 2008 год? — Могу предположить, что он окажется не циклическим, классическим образцом которого стал 2008 года, а структурным. Те, кто постарше, должны помнить, что через таковой Россия проходила в 1986 году, и его последствия нам удалось преодолеть только к началу нулевых. Кроме того, нужно еще понимать, что реакция на кризис бывает разная. Есть, например, реакция быстрая и эмоциональная, как в том же 2008 году — быстро упали, но быстро и отскочили. А есть реакция затяжная, стратегическая. И тут у нас возникает интрига, потому что та же «Великая депрессия» стала таковой не потому, что экономические показатели сильно упали (бывали в истории падения и посильнее), а потому, что само потрясение, во-первых, длилось долго, несколько лет, а, во-вторых, индекс Dow Jones, индекс фондового рынка, удалось после этого восстановить только в 1954 году. Представляете, целое поколение понадобилось. Соответственно, если проводить параллели в этом ключе, то мы вполне рискуем получить длительный период экономического спада. А если он длится долго, то очень сильно влияет на социальную стабильность в обществе. Например, с последствиями Великой депрессии связывают в том числе и небезызвестный феномен национал-социализма в Европе 30-х годов прошлого века. Если на этот раз спад окажется таким же, это, к сожалению, может привести к очень серьезным социальным последствиям.