Событие дня:
Москва C
Война — это совсем не кино. Там нет стремительной динамики, мгновенной смены «картинки», даже сами боевые действия случаются далеко не каждый день. Заедает неприхотливый быт, какие-то необходимые служебные обязанности, в которых мало романтики, а проявить героизм в расположении полка довольно сложно, ну если только не раздобыть где-то «левую» банку сгущенки. Другое дело — выход на «боевые», там адреналин порой просто зашкаливает, но и в горах или пустыне случались порой довольно забавные ситуации, которые не связаны напрямую с ведением боевых действий. Назовем их «неизвестные операции Афгана».
Охота на дикобраза
Разведка спешилась с БМП на ходу — колонна из восьми боевых машин пехоты и одного БТРа лишь сбавила скорость, а потом покатила, пыля гусеницами дальше. Это обычная практика, чтобы не вызвать подозрений у наблюдателей моджахедов, которыми здесь можно считать хоть пастуха, хоть спешащего в Кабул торговца, не говоря о жителях немногочисленных в этом районе кишлаков. Чтобы обмануть эти «глаза и уши» и приходится применять такую уловку — колонна дойдет потом до одной из дальних застав, тормознется там на часок другой, и вернется другим маршрутом в расположение. Разведгруппа же скатится в глубокую расщелину — пересохшее русло водостока и затаится там до вечера. Никто ничего не заметил и не заподозрил.
Нынешний выход мощный — задействована 80-я отдельная разведрота 103-й воздушно-десантной дивизии, 65 человек во главе с командиром капитаном Виктором Куликовым. По разведданным штаба 40-й армии здесь, восточнее Кабула в направлении Нангархара, должен пройти из Пакистана большой караван с «эрэсами» — реактивными снарядами, которыми «духи» повадились в последнее время обстреливать афганскую столицу, ну и расположения советских воинских частей, естественно. Несколько дней было затишье, значит, ракеты закончились, и ожидается их пополнение, причем именно по этому направлению. Задача разведки — взять караван.
Место для прохода практически идеальное. Здесь нет «зеленки», зарослей деревьев и кустарника, зато ровная как доска пустыня изборождена водостоками — когда-то их «прорыли» потоки воды с ледников в горах. Они настолько глубоки и широки, что по ним может незамеченной пройти танковая колонна, не говоря уже о караване груженных «эрэсами» ишаков. Водостоки тянутся едва ли не до самого Кабула и являются протоптанной дорогой как для местных жителей во время комендантского часа, так и для моджахедов. Днем не ходят — могут засечь с вертолетов, если караван и пойдет, то только ночью. Значит, нужна засада.
Мы расположились в относительно небольшой расщелине, в стороне от основных водостоков — сюда даже местные не заглядывают. Нас не видно, но пара наблюдательных постов контролирует местность. Витя Куликов с офицерами роты колдует над картой, пытается определить, где же может пойти караван. Вариантов много, но он останавливается на одном из «подозрительных» на его взгляд водостоков — ночью пойдем туда.
Темнеет здесь рано и это на руку — нужно скрытно выдвинуться к месту засады до того, как взойдет луна, которая зальет всё вокруг своим бледным светом, в котором незамеченным не останешься. Водосток в этом месте делает крутой изгиб, поэтому есть возможность устроить «огневой мешок» — три группы располагаются наверху на таком удалении друг от друга, чтобы можно было вести перекрестный огонь. Тут точно никто не выскользнет.
Взошла Луна, и наступило тревожно-томительное ожидание. Разведчиком не впервой, все затаились на своих позициях, «включен» режим тишины — ни шевелиться, ни чихать нельзя, в ночи слышимость за несколько километров. Чтобы не чихнуть, есть верное средство — сильно, до боли, надавить пальцем под носом, это еще опыт разведчиков Великой Отечественной войны. Тишина звенящая, ночной холодок бодрит, а глаза уставлены в ту точку, которую тебе определили.
…Они появились как-то совсем неожиданно — две фигуры на противоположной стороне водостока, в самом низу, где блестит вода небольшого, непонятно как не пересохшего ручейка. Топчутся, приседают, перемещаются на пару метров, потом возвращаются, опять приседают на корточки. «Духи», минируют тропинку возле ручья", — мелькает в голове, и рука медленно, чтобы не клацнул, снимает предохранитель Калашникова (патрон уже в патроннике), переводя на автоматический огонь. Стрелять без команды нельзя — это закон. Метрах в трех позиция замкомроты старшего лейтенанта Юры Батюка, у него автомат с глушителем и прибором ночного видения. Ползу к нему это короткое расстояние со всей осторожностью. Показываю пальцем вниз, мол, «духи», что делать? Юра смотрит в НСПУ, потом шепчет: «Дикобразы. Давай на место».
Утром, уже вернувшись к месту днёвки, разведчики ржут в полный голос: «Ох, мурзилка, ох, журналюга, дикобразов с „духами“ перепутал. У них брачный сезон сейчас, иглы дыбом стоят, тень длинную отбрасывают, вот и кажется, что фигура человека, а ты с ними воевать собрался!». Ротный Куликов хлопнул по плечу: «Молодец, тёзка, бдительность проявил. Хорошо, что не стрелял». А потом так мечтательно произнёс: «Шашлык из дикобраза вкусный, как смесь свинины и говядины».
Вот это упоминание о шашлыке и навело тогда на мысль изловить дикобраза. Их нор вокруг полно, даже в нашей расщелине. Но осторожные, заразы, носа не кажут, а подземные ходы такие длинные и запутанные, что выглянуть может в одном месте, а через минуту уже метров за триста. Выловить такой шустрый «шашлык» практически невозможно, но когда каждый день на завтрак и обед исключительно каша-микс из сухпайка № 2 (гречневая, рисовая, перловая с мясом консервы в одну кучу), а на ужин, перед выходом на ночную засаду только чай с галетами, то гастрономические галлюцинации неизбежны.
В общем, с командиром взвода Игорем Арутюняном решили мы выкопать как-то на днёвке охотничью яму-ловушку возле выхода из одной норы — типа, выйдет дикобраз ночью на это «крыльцо», шмякнется, вылезти не сможет, тут мы его поутру тепленьким и возьмем. Пыхтели пару часов с саперными лопатками, забурились в землю метра на полтора, но, то ли дикобразы подвох заподозрили, то ли сам метод был не самым удачным, однако добыча в ловушку не шла. В общем, забыли про яму.
Четыре ночных засады на караван оказались безрезультативными, хотя и места меняли, и разведку даже днем вели — осликов с «эрэсами» в этом районе так и не дождались. Караван в итоге взяли разведчики «полтинника», 350-го полка нашей дивизии, километров за десять от нашего расположения. Дали отбой. Мы уже ждали колонну бронетехники, чтобы вернуться в Кабул. Скрываться уже не было смысла, и тут Юра Батюк, с усмешкой наблюдавший за нашими стараниями в охоте на дикобраза, предложил бросить в нору НСП ДД — наземный сигнальный патрон дневного действия. Мол, дым поможет выгнать животное из норы, и дикобраз наконец-то окажется в яме. Так и сделали.
Оранжевый дым заклубился над десятком окрестных нор. Красиво! Мы уже собрали «спальники», прочий незамысловатый скарб, уже приближалась колонна, и тут Игорь закричал: «Есть! Попался!». Побежали смотреть. На дне ямы сидел… детёныш дикобраза, размером с котенка. Маленький, жалкий, весь оранжевый от сигнального дыма. Вытащили его, отнесли к соседней норе — оклемается. А мясо дикобраза попробовать в Афганистане так и не удалось.
Спасти «рядового» Микки
Микки, даром, что обезьяна, сука редкостная. Она родом из Джелалобада и свалилась с пальмы прямо на броню БМП старшего лейтенанта Александра Апрельского во время боевых в провинции Нангархар. Там климат практически тропический и пальмы действительно растут, а местечко считается жарким во всех смыслах — бои там были особо тяжелыми. Микки, обезумев от страха от выстрелов и разрывов, нашла самое безопасное место — под броней. Так и уехала в Кабул. В полку обезьяну скрыть от начальства было достаточно сложно, и ей была уготована участь хоть и стать «столичной штучкой», но обитать где-то на помойках. Микки повезло, взвод Апрельского отправили нести службу на заставу.
Застава — это достаточно большой глинобитный дом, обнесенный по периметру дувалом-стеной, опять же из глины. Хозяев в нем нет, сбежали в Пакистан еще в начале 1980-х, а само жилище достаточно неплохо сохранилось, даже ручеек через двор протекает. Вот в нем и обосновались десантники, которые несли службу, контролируя окрестности, чтобы не допустить пуски «эрэсов» или чтобы «Стингером» моджахеды не пульнули по пролетающим в небе на взлете или при посадке транспортным советским самолетам. Личный состав — 25 человек, в капонире БМП, позиция миномета и автоматического гранатомета АГС-17. Такая вот боевая единица — таких вокруг Кабула много.
Еще одним членом коллектива этой заставы и стала Микки. Солдат она сразу невзлюбила. Вот просто на нюх не переносила — не давалась в руки, кусалась и царапалась, крик такой устраивала, что даже две сторожевые собаки прятались в конуру. Признавала только офицеров, даже приезжих. Уж как она разбиралась в званиях — не понятно, может запах какой-то особый чувствовала. Солдаты, конечно, издевались над ней как могли. Вот взяли и пошили ей бронежилет, даже две стальные пластины вмонтировали — на грудь и спину, сделали каску из старого чугунного половника без ручки, выстрогали из доски автомат. Когда случался обстрел или просто объявляли учебную тревогу, «рядового» Микки снаряжали в этот комплект и она, очумевшая, памятуя обстрелянное детство в Джелалабаде, носилась по заставе как угорелая. Даже в самой серьезной ситуации это вызывало безудержный смех. Освободить себя от «боевого снаряжения» она давала только старшему лейтенанту Апрельскому.
С Сан Санычем у Микки была любовь и взаимопонимание. Слушалась она только его одного и, как знак особой признательности, усаживалась на плечо. «А что, Микки, не пойти ли нам в дукан собрать бакшиш?», — спрашивал иногда обезьянку офицер. Микки бакшиш — подарок — любила и сразу запрыгивала Апрельскому на плечо. Они шли в ближайший кишлак под прикрытием пары автоматчиков и заходили в торговую лавку — дукан. Чего там только не было! Модные тогда импортные кассетные магнитофоны Sony, Panasonic (подделка, конечно, тайваньская), часы Orient (оттуда же), джинсы, кроссовки, какие-то платки, рубашки-батники, женские трусы-неделька, бижутерия и груды фруктов.
Апрельский Микки с собой в дукан брал из… корыстных побуждений. Когда дуканщик отворачивался, он «нечаянно» отпускал поводок, на котором держал обезьянку. Это был сигнал к атаке. Микки срывалась с плеча и начинала форменный погром — носилась по прилавкам, опрокидывая всё на своем пути. Очумевший торговец истошно орал на плохом русском: «Командор! Убирай этот шайтан! Бери, что хочешь!». Саныч невозмутимо водружал Микки обратно на плечо, набирал ей бананов и апельсинов, прихватывал по мелочи что-то для жены, расплачивался за последнее и уходил. Микки была на неделю обеспечена витаминами.
Довелось Микки посидеть и на «губе». На гауптвахту, в старый деревянный комод, её отправили за серьезный проступок с членовредительством. На заставу два раза в месяц приезжала водовозка в сопровождении БТРа — пить воду из ручья запрещалось, да и никто не рисковал. Водитель из вольнонаемных, пока опустошали цистерну, уходил пить чай к начальнику заставы, да и так, по душам поговорить. Дверь в кабину оставлял открытой — специально для Микки. Она взбиралась на руль и так неподвижно сидела по часу, уставившись куда-то вперед. Медитировала видимо.
Потом прежний водитель уехал домой в Союз, его сменили на молодого солдатика-срочника, который об этой привычке Микки сидеть на автомобильном «троне» был не осведомлен. Приехав в первый раз, он быстро слил воду и собрался уезжать. Препятствие на руле решил устранить одним движением руки, мол, брысь, макака. Он же не знал, что покусился на святое! Опешив от такой наглости, Микки издала боевой клич, схватила солдата лапами за уши и впилась своими острыми как нож зубами ему в нос. Умудрилась даже откусить его кончик. Потом долго где-то пряталась, пока её не нашел Апрельский и, объявив трое суток ареста, засадил в комод. Сердце не камень — на следующий день выпустил. К водовозке Микки больше не приближалась.
Когда войска выходили из Афганистана, Микки доехала с колонной через перевал Саланг до узбекского Термеза и там её Апрельский передал на руки какому-то местному железнодорожному служащему, который заинтересовался забавной животинкой. Дальнейшая судьба Микки неизвестна.
Курочка-ряба
На третий-четвертый день пребывания на «горке» сухпай просто встает поперек горла. Вообще-то сухой паек был у нас отличный — горный, он хорош как «зимний», так и «летний». В составе: консервы мясные и мясоовощные (овощное рагу), паштет, фруктовый суп с рисом, сгущенное молоко, галеты, печенье, фруктовый сок, карамель и витаминное драже, чай и растворимый кофе, а также спички и сухое горючее. Ешь — не хочу. Но есть уже не хочется. И если поначалу овощное рагу идет на «ура», особенно в разогретом виде, то потом оно быстро приедается и наполовину опустошенные банки (мясо выковыряли) летят в пропасть.
Операция «Магистраль» продолжается уже два месяца. Наша десантная дивизия, захватив перевал Сате-Кандав еще в декабре, блокирует дорогу на город Хост в одноименной провинции, и мечтает хотя бы до 23 февраля вернуться на базу в Кабул. Сидим на «горках» — господствующих вершинах, следим, чтобы моджахеды не прорвались к трассе, а попутно «чешем» соседние кишлаки. Я, как ни странно, в должности командира взвода батальонной разведки 350-го ПДП. Когда попытался сказать перед «назначением», что военный, мол, журналист я, услышал от возглавляющего нашу группировку полковника Иван Иваныча Пархоменко: «Сынок, какой ты нахрен писатель? Ты офицер, старший лейтенант! Прыгай в „вертушку“ и вперед. У нас там взводный родил, в Союз улетел». У взводного жена разродилась — отпустили к ней в отпуск, а мне досталась «банда» разведчиков — восемь бойцов и старший сержант Юра Умрихин.
Задача вроде и не сложная — несем службу, следим за своим сектором и днем, и ночью. Постреливаем в темноту беспокоящим огнем, периодически и к нам что-то прилетает. Как-то сидели с Умрихиным вечером в темноте возле малюсенького совсем костерка в ямке, курили в рукав — прилетела мина, которую мы и не слышали. Если бы не валун буквально в метре, под которым и рвануло, попортили бы осколки нам с Юркой «дубленки». Местоположение «горки» ну, так себе. С одной стороны отвесная скала в ущелье, глубиной метров в сто, с другой ещё одно ущелье, но с более пологим склоном (там у нас мины установлены), тыл прикрывает на соседней «горке» усиленная группа штаба батальона капитана Гиви Исаханяна — до них метров триста по перешейку. Впереди узкий вход еще в одно ущелье, это самое опасное место и мы за ним постоянно наблюдаем.
В выдолбленном в скале углублении (сантиметров пятьдесят) у нас стоит трофейная пакистанская палатка на шесть человек, но больше и не надо — два человека всегда на посту, плюс мы с сержантом дежурим по очереди, делим ночь пополам. Но главная достопримечательность и одновременно ценность нашего поста — это курица, наша Курочка-ряба. Живое существо, надежный сторож, который начинает отчаянно кудахтать, когда приближаются шакалы, которые любят погреметь полупустыми банками из сухпайка в темноте, а заодно и жутко повыть. Тогда приходится давать очередь из автомата и шакалы на час отступают.
Ряба привязана за лапу к корявой сосне возле палатки и живет в коробке из-под сухпая. Мы её кормим и мечтаем в последний вечер операции… сварить из неё бульон. Были попытки сделать это и раньше, в том числе приходящими с соседнего поста офицерами, но мы Рябу отстояли и сами пускаем слюни, глядя на неё. Это наш «прощальный ужин».
Рябу мы захватили в «плен» при проческе кишлака. От нашего взвода в таких операциях задействуют 2−3 человека, остальные из батальонной группы и еще одного поста, который находится дальше по ущелью. Комбат Исаханян «чесать» соседние кишлаки не любит, мало ли на кого там можно нарваться, а рисковать своими бойцами он не хочет. Из штаба группировки требуют их проводить — надо искать «эрэсы», гонять «духов» (а они там все «духи» по определению), в общем, нужна отчетность.
Капитан немного хитрит при таких операциях — выходит к кишлаку, занимает господствующую высоту и ждет. Ждет пока из своих домов не уйдут местные жители, и лишь затем заходит в кишлак. Потом докладывает, мол, ничего не обнаружено.
Местные, когда уходят, уносят всё более-менее ценное с собой, даже продукты, скот угоняют, собаки за ними убегают. А вот кур-то как заберешь? На цып-цып они не ведутся, сами привыкли корм добывать. Впрочем, в этом горном районе несушек редко кто держит. Но в одном кишлаке нашелся двор с «бесхозными» курами. На них началась охота — перестреляли из автоматов. А вот один из моих разведчиков изловчился и накрыл курицу своим телом. Так у нас появилась Ряба. Жить ей, конечно, оставалось недолго, две-три недели и мы даже её мысленно разделили на части. Мне и сержанту, как старшим по званию, — по куриной ноге, остальное бойцы распределили между собой — кому крыло, кому грудка. Слюни текли от предвкушения такой трапезы!
…Рябу нам отведать не удалось. Завершающий этап операции «Магистраль» пошел более стремительно, чем предполагалось изначально. Еще утром ничего не предвещало каких-то изменений, а уже в обед поступила команда готовиться к сворачиванию позиции. Было не до курятины. Ближе к вечеру к нашему посту вышла группа соседнего батальона, которая по пути попала в снежный буран — пришли обмороженные, уставшие и голодные. Мы уступили им палатку (там, в тепле от буржуйки, отхаживали получивших обморожение), отдали все остатки сухпайков и… Рябу. Парням она была нужнее. Уж как там они ее готовили и как ели, мы не видели.
Уходили с блок-поста ранним утром, еще в темноте. Возле уже протоптанной в снегу тропинки увидели припорошенную кучку обглоданных куриных костей. «Прощай, наша Ряба!».
История: Рокоссовский прекрасно понимал, что в Варшаве его ждет ловушка
