Первое издание «Онегина» принесло Александру Сергеевичу 10 миллионов рублей, современному обладателю книги, выпущенной почти 200 лет назад, — в 2,5 раза больше. Так жив в России антикварный рынок или уже нет? Мнения опрошенных «Свободной Прессой» уральцев разделились.
На популярном сайте объявлений в Екатеринбурге выставлена на продажу «Волга» за 5,7 млн рублей. Владелец пишет, что автомобиль эксклюзивный, «полностью легальный», построен на платформе Mercedes-Benz W220 S500 2003 г. выпуска.
Автор объявления делает важное уточнение: «Вся техника, электроника и силовая структура кузова от W220, только внешние панели от ГАЗ-24 с доработками». У машины полный привод, коробка-автомат, пневмоподвеcкa, двигатель V8 объемом пять литров, мощность 306 л.с. Цвет кузова — темно-зеленый металлик.
На вопрос корреспондента «Свободной Прессы» о состоянии рынка антиквариата известный на Урале бизнесмен-коллекционер ответил с грустью:
— Антикварный рынок в глубоком упадке. Нет спроса ни на что, нет продаж. С трудом выживают.
«СП»: Считаете, мало шансов, что эту «Волгу» купят?
— Думаю, никаких.
Челябинка Елена Золина, владелица галереи ценностей и ремесла «Историст», согласилась рассказать «Свободной Прессе» о ситуации на рынке антиквариата.
«СП»: Какие предметы старины сегодня пользуются наибольшим спросом для инвестирования?
— На Урале это путь для терпеливых. Инвесторы здесь осторожны. Одни боятся подделок (до 40% лотов на «блошиных рынках» — ненастоящие), других пугает дорогая реставрация. Мы, кстати, это направление так и не смогли развить, уйдя в благотворительные проекты. Однако возможности для инвестирования все же есть.
«СП»: Например?
— Рекордные сделки — это продажа первого издания «Евгения Онегина» (1832 г.) за 26 млн рублей, паспорта Виктора Цоя — за 9 миллионов.
«СП»: Какой был изначальный тираж первого издания «Евгения Онегина»?
— 2000−2400 экземпляров, по разным данным. Книга стоила 12 рублей*, что было значительно дешевле предыдущих изданий: отдельные главы продавались по 5 рублей каждая, а полный комплект из 8 глав до 1833 года стоил 40 рублей. Кстати, весь тираж был раскуплен за неделю, что стало сенсацией для того времени. Газета «Московский телеграф» писала: «Хвала поэту, который сжалился над тощими карманами читающих людей!».
«СП»: И много Пушкин на этом заработал?
— Поэт получил от Смирдина (это издатель и книгопродавец) 12 тысяч рублей гонорара. Огромная сумма по меркам той эпохи!
Для сравнения: в пересчёте на современные цены (через стоимость, например, говядины) это эквивалентно примерно 10,5 млн рублей.
«СП»: Какие антикварные активы быстрее всего растут в цене сейчас?
— Иконы XVI-XVII веков и советский андеграунд. Они растут в цене на 15−40% в год. На Урале особенно востребованы локальные артефакты: кубачинское серебро, документы купеческих династий, промышленная ретро-техника.
«СП»: Какие основные риски при сделках с антиквариатом?
— Низкая ликвидность у массового фарфора или мебели. И стоит помнить про 13-процентный налог при перепродаже.
«СП»: Антиквариатом всегда интересовалось немного людей, главным образом состоятельных.
— Чтобы преодолеть скепсис уральских инвесторов, мы создали не просто галерею, а общественный центр. В нашем «Музее Эпох» история становится осязаемой. Четыре комнаты погружают посетителей в интерьеры XX века — от довоенных коммуналок до бунтарских 1990-х. Все экспонаты (ковры, трюмо, кассеты, гимнастерки) передали челябинцы. Один гость даже узнал торшер своей тети!
«СП»: Молодым тема антиквариата, наверное, неинтересна?
— Ошибаетесь. Подростки реставрируют мебель (например, стол из «криминального» офиса 90-х), учатся столярному делу, а главное — откладывают телефоны и общаются вживую.
«СП»: Это частный проект?
— Музей работает на грант, но планирует самоокупаемость через мастер-классы и программы «Пушкинской карты».
«СП»: В антиквариате что главное помимо цены?
— Люди видят ценность вещей не в их стоимости, а в историях. Как стол, который когда-то стоял в кабинете «авторитетных дядек в кожаных куртках», а теперь стал арт-объектом.
«СП»: Что посоветуете тем, кто только сейчас решил начать заниматься антиквариатом?
— Начинать лучше с малого. Советские педальные машины, значки или монеты (от 1 тыс. руб.).
На «Авито» их ликвидность выше, чем у икон. И конечно, надо обращать внимание на подлинность. Еще важный момент: 70% покупателей на том же Авито отказываются от сделки при плохих фото.
Так что лучше снимать вещи при дневном свете, показывать дефекты, добавлять историю предмета. Скажем: «Платье 1960-х, сшито для свадьбы в Свердловске». Наконец, стоит иметь в виду, что уральские инвесторы охотнее покупают артефакты, связанные с местной историей. Например, документы Ирбитской ярмарки или каслинское литье.
«СП»: Нестандартный рынок…
— Антикварный рынок Урала — не «тихая гавань», а поле для просвещения. Через наш музей мы показываем: старый диван — не хлам, а свидетель эпохи; советская техника — не рухлядь, а объект коллекционирования. И это дает плоды: за полгода спрос на локальные лоты в Екатеринбурге вырос на 35%. Как говорил один наш гость, разглядывая трюмо из детства: «Деньги — временны, а память — вечна».
«СП»: Вы сказали, что быстро растут цены в том числе на советский андеграунд. Неужели это настолько востребовано?
— Для меня антиквариат — не товар, а, если хотите, «машина времени». Каждый предмет советского андеграунда — это послание эпохи, которое нужно расшифровать вместе с молодежью.
Моя страсть к советскому андеграунду родилась из осознания, что цифровой мир стирает тактильную связь с прошлым.
Когда подростки в нашем музее впервые берут в руки кассету с записями «Аквариума» или рассматривают самиздат журнала «Альтернатива» 1970-х, их глаза загораются. Они трогают историю, которую не передадут учебники. Фотографии тувинских шаманов Веры Дьяконовой (изъятые цензурой) или «кубо-поэмы» Риммы Герловиной, где текст прячется внутри деревянных кубиков, — это свидетельства сопротивления идеологическому контролю времен СССР.
«СП»: Несколько лет назад в столичном музее «Гараж» прошла выставка «Секретики».
— Это неслучайно. Как дети прятали под стеклом «сокровища», так и художники 1970-х закапывали в лесу перформансы (как акция «Раскопки» группы «Мухомор»), чтобы сохранить их от уничтожения. Мы делаем то же самое — спасаем артефакты от забвения.
В эпоху TikTok предметы становятся «якорями памяти». Подлинный паспорт Цоя или плакат квартирника 1982 года вызывают больше вопросов, чем параграф о холодной войне. Они заставляют подростков спросить: «А что слушала моя бабушка в 16 лет?»
«СП»: Антикварные вещи часто требуют реставрации.
— Уральский рынок отвергает реставрацию как искусство. Преобладает менталитет «новое = лучше». Клиенты готовы платить 10−20 тыс. рублей за китайский комод, но возмущаются ценой за реставрацию дубового стула XIX века: «Зачем чинить, если можно купить?»
Налицо непонимание ценности ручного труда. В Челябинске и Екатеринбурге реставрация ассоциируется с «починкой сломанной ножки», а не с воссозданием исторических техник.
Для сравнения: в Петербурге за восстановление винтажного кресла ар-деко клиенты платят 25−50 тысяч. Играет роль и ценовой дисбаланс. Реставрация требует 685 тыс. рублей стартовых вложений в оборудование и подготовку помещения. Но на Урале средний чек за услуги — лишь 20−27 тыс. рублей. Это не окупает стоимость работы, аренды и амортизации.
Могу привести пример провального собственного опыта. В 2024 году мы выставили отреставрированный диван 1950-х с историей: «Из гостиной инженера Уралмаша». Цена — 68 тыс. рублей. За 4 месяца — ноль покупателей. В итоге его разобрали на части и продали как «инсталляцию» для кафе в стиле ретро…
«СП»: Ужасно…
— Да, антикварный рынок Урала парадоксален. Инвестиции в книги растут: +35% за год, но реставрация мебели умирает. Советский андеграунд популярен (пластинки на «Авито» взлетели в цене на 27%), но молодежь покупает их как «декор для зоны в TikTok», а не как артефакты.
В нашем музее есть стул 1990-х. Это не «рухлядь», а свидетель криминальных переделов. Стул принесли дети бизнесмена, застреленного в 1993-м. Мы будем продолжать такую практику. И не ради денег.
