Мне пять лет. Мы - эвакуированные из Ленинграда в деревне Хвощевка под Богородском Горьковской области. По местному – ковыренные.
Приехала из дальней поездки Тетя-Женя. Разложила газету и стала вычесывать свои длиннюще-курчавые темные волосы. А я слежу, чтобы ни одну вошь не упустить. Здорово, когда падает самка: она с длинным большим брюшком, которое особенно громко лопается между ногтями …
Ранняя весна. Ноги в коленках и лодыжках подкашиваются от привычки к валенкам. Потрясающей цветовой насыщенности небо и зелень травы-муравы. Ее жестоко склевывают важные куры, а ей - нипочем. Контрастно грязно-розово из черной земли всюду торчат хвощи. Дернешь за маковку – стебелек со щелчком рвется и обнажается нежный влажный сладкий кончик. Поражает щедрость природы: хоть целый букет хвоща рви, - все его полно. На поле нашел случайно оставшийся проросший лук. Это особая удача, но луковицу с корнем выдрать не по силам …
Я – послушный: к пруду один не подхожу …
Коммунистически сознательный советский инженер Тетя-Женя и дворянка артистка - певица с итальянским музыкальным образованием, моя бабушка Нина Стефановна - у меня в няньках. А Мама-Люся - без законченного высшего образования, и поэтому-то ей дают трудодни в колхозе: была заведующей клубом. Вот ее ищут у Тети-Жени : «А - где сама-то?» …
Очень юморно колхозникам, что для козы (моей жизнеспасительницы) Бабушка на зиму сшила шубу, мне же смешно по весне, когда вижу свою кормилицу тощей лохматой - без шубы…
Сажание картошки Мама-Люся с Тетей-Женей превращают в танец. Не зря деревенские ходят подсматривать. Сломалась сгнившая ступенька на чердак, Тетя-Женя ушибла ногу и заплакала. От жалости я тоже заревел, и долго меня не успокоить …
На новогодний праздник в клубе на утреннике я исполняю немецкую песню из Бабушкина репертуара: « О танненбаум, о танненбаум взи грюннзен дайне блеттер …». Это во время войны-то! И сейчас не понимаю - была это дерзость или недоумие. Более того, в те весьма деликатные для Польши времена я декламирую польский стишок, как «лакома мышь», «неострожно друтик тронце», «пафф» - попалась в мышеловке. Колхозницы очень жалеют мышку. А уж когда я жалостливо произношу сакраментальную фразу басни Крылова: «…да и кому же в ум придет, - на желудок петь голодный»,- зал рыдает. Но Власти очередной раз дали маху: ни Бабушку, ни меня тот раз не репреснули. Наверно, по непростительной халатности, всех стукачей забрали на фронт…
О существовании Мужчин я не знал, но вдруг приходит к нам молодой инвалид Дядя-Владя и дарит кусочек сахара. Но меня не проведешь: камушки я не ем …
Мне пять лет. Мы - эвакуированные из Ленинграда в деревне Хвощевка под Богородском Горьковской области. По местному – ковыренные. Приехала из дальней поездки Тетя-Женя. Разложила газету и стала вычесывать свои длиннюще-курчавые темные волосы. А я слежу, чтобы ни одну вошь не упустить. Здорово, когда падает самка: она с длинным большим брюшком, которое особенно громко лопается между ногтями … Ранняя весна. Ноги в коленках и лодыжках подкашиваются от привычки к валенкам. Потрясающей цветовой насыщенности небо и зелень травы-муравы. Ее жестоко склевывают важные куры, а ей - нипочем. Контрастно грязно-розово из черной земли всюду торчат хвощи. Дернешь за маковку – стебелек со щелчком рвется и обнажается нежный влажный сладкий кончик. Поражает щедрость природы: хоть целый букет хвоща рви, - все его полно. На поле нашел случайно оставшийся проросший лук. Это особая удача, но луковицу с корнем выдрать не по силам … Я – послушный: к пруду один не подхожу … Коммунистически сознательный советский инженер Тетя-Женя и дворянка артистка - певица с итальянским музыкальным образованием, моя бабушка Нина Стефановна - у меня в няньках. А Мама-Люся - без законченного высшего образования, и поэтому-то ей дают трудодни в колхозе: была заведующей клубом. Вот ее ищут у Тети-Жени : «А - где сама-то?» … Очень юморно колхозникам, что для козы (моей жизнеспасительницы) Бабушка на зиму сшила шубу, мне же смешно по весне, когда вижу свою кормилицу тощей лохматой - без шубы… Сажание картошки Мама-Люся с Тетей-Женей превращают в танец. Не зря деревенские ходят подсматривать. Сломалась сгнившая ступенька на чердак, Тетя-Женя ушибла ногу и заплакала. От жалости я тоже заревел, и долго меня не успокоить … На новогодний праздник в клубе на утреннике я исполняю немецкую песню из Бабушкина репертуара: « О танненбаум, о танненбаум взи грюннзен дайне блеттер …». Это во время войны-то! И сейчас не понимаю - была это дерзость или недоумие. Более того, в те весьма деликатные для Польши времена я декламирую польский стишок, как «лакома мышь», «неострожно друтик тронце», «пафф» - попалась в мышеловке. Колхозницы очень жалеют мышку. А уж когда я жалостливо произношу сакраментальную фразу басни Крылова: «…да и кому же в ум придет, - на желудок петь голодный»,- зал рыдает. Но Власти очередной раз дали маху: ни Бабушку, ни меня тот раз не репреснули. Наверно, по непростительной халатности, всех стукачей забрали на фронт… О существовании Мужчин я не знал, но вдруг приходит к нам молодой инвалид Дядя-Владя и дарит кусочек сахара. Но меня не проведешь: камушки я не ем …