Событие дня:
Москва C
Несколько дней назад отмечался Всемирный день поэзии.
В связи с этим не лишним будет вспомнить, как 190 лет назад Александр Пушкин боролся с тогдашним коронавирусом.
В России холера впервые была зафиксирована в 1823 году, доктора ездили из Петербурга в Астрахань, чтобы понять, что к чему. Далее холерный диагноз был поставлен в Оренбурге в августе 1829 года, затем в ноябре и декабре в Бугульме и Бугуруслане. По официальным данным, 3500 случаев болезни, из них 865 со смертельным исходом.
Вторая пандемия распространялась гораздо быстрее. Русская армия вернулась из Азии, где она воевала то с турками, то с персами — оттуда и принесли заразу. Из Персии в Тифлис и Астрахань. Пишут, что в Тифлисе после первой смерти от холеры кто не спрятался в храме, тот свалил из города — таких было подавляющее большинство. Люди думали, что пришла чума.
Министр внутренних дел наложил на Россию тотальный карантин.
Ну и соответственно, осенью 1830 года Александр Сергеевич был практически заперт на три месяца в деревне Болдино.
Итак, поехали. Некоторое из того, что «наше всё», написал «на удаленке»:
7 сентября — Бесы» («Мчатся тучи, вьются тучи…»)
8 сентября — «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…»)
9 сентября — повесть «Гробовщик»
13 сентября — «Сказка о попе и о работнике его Балде», «Сказка о Медведихе»
14 сентября — повесть «Станционный смотритель», предисловие к «Повестям Белкина»
20 сентября — повесть «Барышня-крестьянка»
25 сентября — роман в стихах «Евгений Онегин», песнь IX (это последняя глава романа в стихах, в окончательной редакции она станет восьмой)
26 сентября — «Труд» («Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний…»)
В первых числах октября Пушкин попытался уехать из Болдина, но ему не удалось преодолеть карантинные оцепления. Поэтому он продолжил:
1 октября — «Царскосельская статуя»; к переводу «Илиады», «Румяный критик мой, насмешник толстопузый»
2 октября — «Глухой глухого звал…»
4 октября — «Дорожные жалобы»
5 октября — «Прощание»
7 октября — «Паж, или Пятнадцатый год»
8 октября — «Я здесь, Инезилья», «Пред испанкой благородной»
9 октября — поэма «Домик в Коломне»
11 октября — «Рифма», «Отрок»
14 октября — повесть «Выстрел»
15 октября — «Эпиграмма» («Не то беда, Авдей Флюгарин…»), «Моя родословная», «Два чувства дивно близки нам…», «Когда порой воспоминанье…»
17 октября — «Стамбул гяуры нынче славят…», «Заклинание»
19 октября — сожжена X песнь «Онегина»
20 октября — повесть «Метель»
23 октября — «Скупой рыцарь»
24—25 октября — статья «Об Альфреде Мюссе», «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», «В начале жизни школу помню я…»
26 октября — «Моцарт и Сальери»
29 октября — статья «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений», опровержения на критики и замечания на собственные сочинения, заметка о поэме «Граф Нулин», «Мы рождены, мой брат названый…» (А. А. Дельвигу)
31 октября — «Герой»
1 ноября — статья «О втором томе „Истории русского народа“ Полевого», «История села Горюхина»
4 ноября — «Каменный гость», отрывок «Не розу пафосскую…»
5 ноября — статья «Возражения критикам «Полтавы», статья «Баратынский»
8 ноября — «Пир во время чумы», на перевод «Илиады»
26 ноября — статья «О народной драме и о „Марфе Посаднице“ М. П. Полевого»
27 ноября — «Для берегов отчизны дальной…»;
28 ноября — Предисловие к «Евгению Онегину», «Цыганы»
В декабре 1830 года Пушкин с третьей попытки вернется в еще окруженную холерными карантинами Москву и напишет Плетневу:
«Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: 2 главы последние главы Онегина, 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим Anonyme. Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: Скупой Рыцарь, Моцарт и Салиери, Пир во время Чумы, и Д.<он> Жуан. Сверх того написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще не всё: (Весьма секретное) Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется — и которые напечатаем также Anonyme».
Иными словами, ужасная холера заперла величайшего русского поэта, чтобы он за короткое время создал свои бриллианты, которые не просто вошли в сокровищницу русской словесности, а стали ее самыми яркими экземплярами, смотря на которые люди затем создавали уже свои шедевры.
Не хочется писать банальности о том, как с пользой можно проводить время, когда за окном бушуют вирусы, однако хотел бы напомнить, что на прошлой неделе ушел большой поэт — Эдуард Лимонов, творчество которого нужно бы изучить подробнее.
Зайдя вчера в книжный магазин, обнаружил, что абсолютно все книги Лимонова скуплены. Во втором книжном — та же картина. Со всевозможных «озонов» книги Лимонова так же массово уходят читателям, что не может не радовать.
На разнообразных сайтах его книгу «Это я, Эдичка» начали продавать за внушительные суммы (5–12 тысяч рублей). Стало интересно (продавать не собираюсь!), сколько же стоит мой «Эдичка» с автографом, если люди стали выкидывать совсем не редкие книги Лимонова с автографом за 15 тысяч рублей. И это с учетом того, что классик умер совсем недавно. Дальше цена будет только расти.
Сегодня же, говоря о том, как затворничество благотворно влияет на русскую поэзию, я хотел бы (ни в коем случае не сравнивая его с Пушкиным) слегка коснуться лимоновской поэзии.
К Пушкину Лимонов относился своеобразно, поругивал его, называя календарным поэтом, конечно, лукавя. Лимонов не любил, когда чей-то талант хотя бы гипотетически мог превосходить его собственный.
Об этом догадываются немногие, но по своей силе и точности стихи Лимонова не уступают, а иногда и вовсе превосходят его шокирующую прозу.
Неопытному и наивному читателю может показаться, что эта внешняя простота (которая сочетается с экзистенциальной глубиной) в стихах Лимонова дается легко и любому — ручку дай и напишу так же. Однако гениальный примитивизм Лимонова едва ли можно повторить, так же как нельзя повторить поэзию Есенина, даже если взять в свой текст его размер стиха, березку и родной дом в деревне — всё рассыпается. Каждый может скопировать манеру исполнения Цоя, но никто не может повторить простую мантру: «Группа крови на рукаве».
У Лимонова мысль ясна, образ ясен, самая кривая строчка лежит именно там, где ей место, даже если выбивается из ритма, и в итоге мы можем видеть маленькое нарциссическое чудо:
Я в мыслях подержу другого человека
Чуть-чуть на краткий миг… и снова отпущу
И редко-редко есть такие люди
Чтоб полчаса их в голове держать
Все остальное время я есть сам
Баюкаю себя — ласкаю — глажу
Для поцелуя подношу
И издали собой любуюсь
И вещь любую на себе я досконально рассмотрю
Рубашку я до шовчиков излажу
и даже на спину пытаюсь заглянуть
Тянусь тянусь, но зеркало поможет
взаимодействуя двумя
Увижу родинку искомую на коже
Давно уж гладил я ее любя
Нет положительно другими невозможно
мне занятому быть. Ну что другой?!
Скользнул своим лицом. взмахнул рукой
И что-то белое куда-то удалилось
А я всегда с собой
А вот отрывок из одного из моих любимых стихотворений с пронзительной и мощной последней строкой:
Привычки бедности. От штопанных носок
До джинсов, превратившихся в бумагу,
Но мы еще живем, пожалуйста, сынок,
И мокрою губой мы припадаем к флагу.
Карантин — отличный повод вникнуть и влюбиться в новые стихотворения, открыть для себя новых гениальных поэтов, которые еще недавно ходили среди нас, а когда их запирали дома — писали.
И вязкий Ленин падает туманом
На ручки всех кают над океаном,
И ржавый Маркс — заводоуправления
Прогрыз железо: ребра и крепления,
И черный Ницше — из провала — крабом
И толстый Будда, вздутый баобабом,
И острый я, как шип цветов колючих
На Украине призраков летучих,
На Украине снов, где Гоголь с вязами
Где буки и дубы и рощи базами…
Такие мы. А Вы — какие?
Мы — неземные. Вы — земные.
По сути, карантин — это что-то типа «Дня сурка» с Биллом Мюрреем — каждый новый день ты находишься в одних и тех же обстоятельствах, но пока ты должным образом не самосовершенствуешься (например, с помощью литературы), тебе из этой «тюрьмы» не выйти. Кстати, некоторые люди даже из мест не столь отдаленных выходили, выучив наизусть «Войну и мир», и больше, соответственно, в те места не возвращались.
Поэзия же по своей природе загадочна, каждому встречному не раскрывается, и, чтобы начать кайфовать от нее, придется произвести какое-то количество работы над собой. Думаю, что высшую форму языка лучше всего поглощать в замкнутом пространстве. Если ты не пишешь на карантине, то хотя бы читай.
Источник
