В Москве в Новом театре Эдуарда Боякова ежедневно идет спектакль «Лубянский гример». Зрители, разделенные на четыре группы, проходят по залам старинного особняка разными маршрутами. Где каждый из них это своя версия развития событий, свой угол зрения. Во второй части постановки все группы соединяются и наблюдают ее уже в зрительном зале. Яркое живое музыкальное сопровождение, тонкая работа художников и костюмеров, участие артистов «старой» и «новой» школ дополняют общую картину эклектичности постановки. Традиционную концовку спектакля по известному произведению Лескова «Тупейный художник» Бояков тоже обновил — заменив на куда более счастливую, отменившую торжество тотального зла и трагедии. Оставляя героям и зрителям — и выбор, и движение к свету. Спектакль создан по произведению Николая Лескова «Тупейный художник», вышедшему в свет в 1883 г. Театральное действо проходит в усадьбе Салтыковых-Чертковых, которая свою историю ведет еще с XVI в. Но только с XIXв. усадьба из жилых палат стала превращаться еще и в средоточие культурной и духовной жизни Москвы. Конец XIX столетия — это всплеск интереса к мысли, искусству, это модерн и эклектика. Когда, казалось, еще вчера были реалисты и передвижники, но на пятки им уже наступают модернисты. С одной стороны — социальная подоплека, реализм и детальность, с другой — сказки, увлечение востоком и мифами. Сам Лесков работал в суде и буквально фиксировал до мельчайших деталей скрупулезные репортажные подробности преступлений. Рождая при этом эпическую, цветистую, народную литературу. Вот и в традиционной, казалось бы, истории «Тупейного художника» — на фоне барского всевластия и чудовищных нравов, а также несчастной любви — мы видим и индийские мифы, и трагедию жертвенности, и античный катарсис. …Это было странное время — технологического прорыва и тоски по древнему и экзотическому. Телеграф, метро, поезд, лифт сократили расстояние, фотография остановила время… Полностью переформатировав культуру бытия. Но, при этом очень многое осталось буквально на каком-то феодальном уровне — крепостничество, доступные столь немногим права, бедность, голод, тяжелый изнурительный труд. На этом контрасте на рубеже веков вновь ожил интерес к истории, крестьянству; народная тема оказала сильнейшее влияние на развитие русской культуры. В том числе, и об этом — рассказ «Тупейный художник», и об этом же спектакль «Лубянский гример». О сочетании страшной реальности в виде рабства, побоев, унижений — и тяги к искусству, стремлению к верности, к защите Родины, к чести. И такие разные, но единые в общей идее исполнители роли художника — Никита Лукин, Кирилл Клименко, Лев Павлов. И элегантно-порочные, но такие разноплановые воплощения Графа актерами Эдуардом Флеровым, Леонидом Якубовичем, Василием Слюсаренко, Кириллом Анохиным. И одинаково талантливые, но совершенно индивидуальные в роли Мальчика юные Никита Кашеваров, Даниил Мотолыгин, Арсений Каримов. И несравненные исполнительницы главной роли — Дарья Коларж, Татьяна Шалковская и Евдокия Германова. И начинающие актрисы, играющие крепостных. И то, как все артисты сменяют друг друга в разных версиях спектакля. И даже здание — об этом же эклектичном единстве разного, соединении противоречивого и через это — о росте и движении к свету. Отчего современная иммерсивная подача в спектакле вместе с тем сохранила и античный формат единства времени, места и действия. Единства при визуальной разрозненности, даже при четырех различных подачах, в конце все равно приводящих к единому итогу. Мы наблюдаем спектакль в привычном зале со сценой и в пространствах усадьбы. В четырех разных версиях (и здесь вспоминается японская композиция рассказа Акутагавы «В чаще») мы и участники, и зрители. Афиши и программки с реальными артистами и авторами спектакля тоже представлены игрово, рамочно, как если бы мы были зрителями не только этого спектакля сегодня, а и описываемого в рассказе и проходящего в нем же. Рамочна композиция и самого исходного рассказа — где мы видим театр в театре. И внутри истории зарождения театра русского мы наблюдаем развитие древнего индийского мифа, как и зарождение мирового театра в целом. Скрипка, виолончель, клавишные, даже индийские барабаны — по эмоциональной силе соперничают с щемяще пронзительным исполнением Таисией Краснопевцевой народной песни «Горе мое, горе» и с таким мощным хоровым финалом. Что-то невыразимо глубинное, исконное, народное, отзывается и катарсической древнегреческой трагедией, и индийской историей перерождения. Но, кажется, об этом и говорил худрук и режиссер Бояков еще на открытии Нового театра, обещая в нем и традиционное, и инновационное. И реалистичное, и создаваемое. И верность прошлому, и устремленность вперед. И через эту эклектичность — здания, пьесы, режиссуры, через слияние противоположного вдруг открывается счастливое понимание. Что роль искусства, несомненно, может быть исцеляюща, будучи способной примирить нас с несовершенством и конечной природой этого мира. Что искусство это такое «tiramissu» — в том смысле, что «тяни меня вверх». Одноименное пирожное означает именно это — оно до того хорошо, что столик в кафе с белым блюдцем, занятым этим кусочком рая — уже будто и никакой не столик вовсе, а взлетно-посадочная полоса на пути к небесам. Все, что способно связать земное с небесным, отправить на невидимых нитях к звуку ангеловых труб, что откроет незримые дали и дивные сферы, доступные только в снах — осуществляет ту самую древнюю и вечную нашу задачу — по осуществленному диалогу земного бытия с искомым раем. Учит верить в лучшее и стремиться к нему. Об этом спектакль — о любви, благодаря которой и уродливый мир способен преобразиться. И человек с изуродованной душой — тоже. И из сора — может прорваться вверх росток. Потому что и любовь, и искусство о том, что вне тени свет не узрим. Что вне боли и трагедии к росту и очищению не подступиться. Без жертвы, чувства долга, готовности к риску не спасти — ни себя, ни народ, ни Отечество. …Финал изменен — в пользу счастливого конца — и это делает жизнеутверждающей эту постановку. Здесь свет победил, свет в отдельной взятой судьбе озаряет всю историю. Объединяя ее в одно общее пространство, как это сделали создатели спектакля, объединив сюжет с местом действия — в формате особняка, города, мира.